Этот кабинет всегда был закрыт, насколько я помню. Я узнавал, там раньше был кабинет ЗОТИ, но сейчас-то классная комната осталась на прежнем месте, а вот профессорский кабинет переехал на этаж ниже. Мой пытливый ум всегда хотел узнать, что же такого скрывается за дверью, в которую никого не пускают. И каждый раз, когда я планировал туда попасть, находился кто-то большой и умный, кто убеждал меня этого не делать. Что поделать, я был маленьким и доверчивым ребенком…
   Но больше такого не будет. Джеймс Сириус вырос, он больше не верит старушке МакГонагалл, что за той дверью «просто хранятся старые учебники», а открыть ее можно сложнейшими заклинаниями, которые не под силу первокурснику и даже семикурснику. Еще я не куплюсь на угрозы Филча запереть меня в подвале, если я снова приду сюда после отбоя. И наш строгий староста, похожий на моего дядю Перси своим занудством, уже не убедит меня, что шататься по ночам «не самая хорошая идея» или «я лично запру тебя в туалете, если еще раз узнаю». Мы с друзьями облазили все тайные ходы Хогвартса за пять лет обучения в нем, трижды неофициально выбирались в Хогсмид, шесть раз были ночью в Запретном лесу и от кого только не улепётывали. Но в этот чертов кабинет мне не удавалось проникнуть ни разу.
     Сегодня особенный день, потому что я чувствую, что на этот раз пройду в него. Мне нельзя что-то запрещать, потому что иначе я землю носом взрою, чтобы нарушить запрет. Кто-то назовет это гриффиндорским упорством, ну и пусть, я считаю это целеустремленностью. А еще нежеланием уступать авторитет среди своих сокурсников кому-то другому. Если я пообещал что-то, то обязательно сдержу слово и выполню его. Так, однажды заявив, что я залезу в закрытый кабинет ЗОТС, все гриффиндорцы запомнили мне это и на протяжении всех этих лет каждый подтрунивал надо мной, и желание непременно выполнить обещание только возрастало. И вот, идеальный план был составлен, и я шел на пути к своей цели.
    Филч и его облезлая кошка были заранее устранены не без помощи моих верных друзей. Старосту занимали малыши, которых тоже подговорил я. А директриса давно перестала следить за мной – просто бесполезно ругать того, кто постоянно влипал в неприятности. Ну а деканом Гриффиндора был Невилл Лонгботтом. Думаю, тут все понятно, кто тут на чьей стороне.   
    Я специально пошел сюда днем, потому что ночные вылазки ни к чему не приводили. Я стою перед заветной дверью, сжимая в руках палочку и точно зная отпирающее заклинание. Но в этот самый момент я ощущаю тот трепет и волнение, когда то, чего долго ждал, вот-вот свершится, однако в это с трудом верится. Дабы не мучиться, я решительно произнес заклинание, щелкнул замок, и кабинет открылся.   
   Я осторожно ступил внутрь. Пыль, грязь, куча полок и хлама, какой-то сундук в углу, старый разваливающийся стол, сломанный стул, стопка книг на полу – все это было здесь. Но не вещи привлекли мое внимание, а зеркало, стоящее за занавеской. Взрослые и пресловутые старосты всегда предупреждали меня не трогать неизвестных предметов, потому что это «не приведет к добру». Я сейчас подошел к занавеске и сбросил ее на пол, убедившись, что за ним действительно зеркало. Старинное такое, высокое. Но стоило мне заглянуть в него, как я тут же отшатнулся, испугавшись. Я не увидел своего отражения, на его месте был мужчина, совершенно незнакомый мне…
    Оправившись от первичного шока, я шагнул обратно, чтобы вновь заглянуть в зеркало. Я даже прикрыл глаза, а потом резко распахнул их и уставился в него, снова увидев того мужчину. На вид он был лет тридцати, у него пепельного цвета волосы, прямой нос, тонкие губы, впалые щеки. Я все боялся увидеть его глаза и не зря. Его взгляд был полон безумия: такие выцветшие, горящие глаза, жаждущие выпить мою душу до дна. Мне стало действительно страшно, но я не мог оторвать взгляд.
   Этот мужчина вдруг словно бы ожил, он начал рассматривать меня в ответ и зловеще так ухмыльнулся, а потом облизнул губы. И я почти закричал, когда вдруг увидел, что его губы зашевелились, и услышал, что он сказал:
   - Поттер.
   Его голос был таким резким, тягучим, хриплым, как в тех фильмах ужаса, что я видел у дедушки Артура по телевизору, и это реально было как в кошмаре. И как я только не заорал?
   - А вы…
   - Расслабься, малыш, я призрак, живущий в этом зеркале, в этом кабинете, - проговорило оно. – Меня зовут Барти.
   Это его «малыш» покоробило слух, но стало плевать на обидное детское прозвище, когда мужчина широко ухмыльнулся, показав свои идеально ровные белые зубы в оскале. Б-рр.
   - И откуда вы знаете меня? – моя вторая черта – ненасытное любопытство. Даже когда моей заднице будет угрожать смерть, я, прежде всего, узнаю, за что, а уж потом умру.
   - Я знал твоих деда и отца, - усмехнулся он. – Ты – вылитый Джеймс. А если надеть очки и приделать шрам – то копия отца.
   Мне говорили это десятки раз, но вот в тоне Барти не чувствовалось ни тени восторга, с которым это обычно произносили, напротив, сравнение с дедом было наполнено каким-то нездоровым чувством, даже несравнимым с ненавистью. Нечто запредельное, из кошмара.
   - Вы…умерли здесь? Почему ваш призрак тут?
   - Ты любопытный, - протянул Барти, проведя пальцем по своей губе. О, такие жесты я видел у одного голубого парня с Хаффлпафа. Фу…Но здесь было совсем другое, гораздо хуже. – А меня ты, конечно, не знаешь, - я мотнул головой. – Ну да, современной молодежи не рассказывают о Пожирателях Смерти, о тех, кто до конца был предан Волдеморту.
    - Нам рассказывают о них, сэр, но о вас я не слышал, - возразил я слишком смело для всей этой ситуации.
    - Еще бы, - хмыкнул Барти. – Я подскажу тебе, малыш. Слышал про Крауча? Такого министерского чиновника, председателя Визенгамота?
    - Да.
    - А о его сыне, которого он засадил в Азкабан, а потом променял свою жену на его жизнь и вытащил, тем самым?
   До меня начало доходить. Я действительно слышал о нечто подобном, но явно не из учебников или уроков истории.
   - Я его сын, Барти Крауч-младший, - сказал мужчина, досадливо покачав головой. – Чему вас только учат в этой идиотской школе? В мои годы все было иначе. А уж преподавательская деятельность в шкуре Грюма…
    И тут я вспомнил: да, папа рассказывал про сумасшедшего парня, прятавшегося под обороткой в личине аврора, который преподавал им Непростительные. Им, четырнадцатилетним детям. А потом этот же человек отправил папу на смертельный Турнир, где погиб Седрик Диггори. Ну да, а еще Барти убил своего отца и запытал родителей дяди Невилла до безумия. И вот я вижу перед собой убийцу, взгляд которого совершенно не отражал нормального человека…Да и на больного он похож не был.
   - И да, меня убили здесь, - продолжал Барти. – Из меня высосал душу дементор.
   Вот, почему этот мужчина так выглядел: его глаза, хоть и горели безумием, но были пусты по сути, потому что все приятное ушло из него навсегда, оставив место боли, страхам, страданиям и осколкам чужих поломанных Краучем судеб. А таких явно было немало.
    - Я в курсе всего, что происходит в школе, в стране, - говорил он. – Мне удается подслушивать, хоть ничего увидеть я не могу. Одна идеология сменила другую, но кому стало лучше? – Крауч задал вопрос, но вряд ли ждал моего ответа, а я и не знал, что на это сказать. – Раньше чистокровные гоняли грязнокровок, теперь маггловские отродья делают тоже самое с представителями древнейших магических семей, - выплюнул он это мне в лицо. Надо заметить, чувства после такого не самые приятные, а еще ощущение, будто я был во всем виноват. – Только после смерти я осознал, что нет никакой разницы между всеми нами. Человек – существо низшего сорта от природы, с его самыми низменными пороками и желаниями, с жаждой убивать и быть убитыми, - Барти широко ухмыльнулся.
    Я не понял и половины из его слов. Хотя многое прочувствовал, благодаря его взгляду. Этот мужчина был умнее всех взрослых вместе взятых, он был совершенно отдельно от всех нас… Из другой Вселенной. Ну да, парнем из зеркала. Вернее, тем, что от него осталось в этом зеркале. Смешанные чувства. Отчаяние, обреченность. Барти помолчал немного, а потом сказал, не без язвительности в голосе:
     - А сюда, ко мне, почти никто никогда не приходит. Они боятся увидеть мои пустые глаза, потому что тогда им откроется ПРАВДА о них самих, их жалких продажных душонках.
   И он засмеялся. Таким безудержным, маньячным смехом палача, жертвы – всех разом. Я уже не смотрел на Барти, но его лицо отчетливо стояло у меня в мыслях, отпечаталось в памяти навсегда. Я прикрыл уши, не в силах выносить эти звуки.
    - А ты вот не побоялся, пришел, - вдруг тихо сказал Крауч, перестав смеяться. Я еле расслышал его слова, но все-таки напряг слух, опуская руки. – Поттеры разрушили мою жизнь, а ты другой.
    Я различил в его словах горечь, признание и оголяющую душу откровенность. Это было странно. Незнакомый лично мне человек вдруг стал таким понятным для меня, что я вернулся к зеркалу и снова посмотрел Барти в глаза. Нет, выглядел он на тридцать, но в душе оставался двадцатилетним мальчишкой, честно. На его лице не было застывших слез или что-то вроде того, но я чувствовал, что, если бы Крауч мог, он бы плакал. Теперь Барти не казался мне монстром из кошмара.
    Я слишком долго пробыл здесь, наблюдая за Барти, поэтому я попрощался и собирался уйти, когда он спросил:
    - А Алиса Лонгботтом…Она с тобой учится? Я не могу ее увидеть, ты знаешь.
    - Алиса на втором курсе, я – на пятом, - пояснил я.
    - Приведи ее, хочу убедиться.
    Что это значило, я уточнять не стал, а поспешил уйти. Я понял, что Крауч желал увидеть еще одного ребенка, с чьими родными был более чем связан. Дедушку и бабушку Алисы он пытал Круциатусом, Невилла Барти видел и, кажется, успел поиздеваться и над ним. Что ж, порой и монстры плачут – в этом убедился я, и надо бы дать ему шанс убедиться в чем-то своем, приведя сюда Алису…